Уважаемые читатели!
Предлагаю продолжить разговор о Михаиле Дмитриевиче Скобелеве. Каким был в жизни знаменитый Белый генерал?
Небезынтересны уникальные сведения о состоянии здоровья М. Д. Скобелева содержатся в воспоминаниях военного врача О. Ф. Гейфельдера и знаменитого художника В. В. Верещагина.
Михаил Дмитриевич "был высокого роста, стройного телосложения; скелет скорее мелкий, чем крупный, широта плеч не особенно развита (что при погонах или эполетах не бросалось в глаза). Мускулатура не так была сильно развита, как это бывает у людей, занимающихся с малолетства фехтованием, гимнастикой, верховой ездой и т. д. ... Череп у Михаила Дмитриевича был замечательно регулярного овала; лобные бугры выдавались; голова была покрыта густыми волосами темно-русого цвета; борода была также густая, но светлее волос головы. Глаза, которые m-me Adam и г-н Немирович-Данченко описываю голубыми, имели переменный цвет: светло-коричневого или желтоватого оттенка."
Статный и видный Белый генерал "не делал впечатления сильного организма, он не отвечал идеалу здоровья, крепости и выносливости натуры": его лицо, десны и "соединительная оболочка глаз были бледны; кожа суховатая, желтовато-белого цвета, мало обросшая волосами", слой подкожного жира "почти не существовал", живот "был несколько втянут", пульс "слабоват и мелкий" и, соответственно, "деятельность сердца слаба, и звуки сердца, хотя и чистые, но глухие".
При осмотре М. Д. Скобелева О. Ф. Гейфельдер заметил два небольших рубца - на правом боку и на бедре: следы ранений в Туркестане и на Дунае.
Примерно со времени первого своего приезда в Туркестан Михаил Дмитриевич периодически страдал печенью и желудком из-за того, что "пищеварение у него было замедленное, неправильное", а Скобелев принимал пищу редко (иногда - всего 1 раз в день), в большом количестве и как-то спешно, быстро. Поэтому "очень часто после обеда являлось давление под ложечкой и даже тошнота", сопровождавшиеся упадком духа, раздражительностью и хандрой; дело осложнялось его привычкой к неудобоваримой пище и пристрастием к шампанскому. Кроме того, у Скобелева "расположение духа и нравственные впечатления всегда действовали на нервную систему и пищеварение и наоборот".
Только органы дыхания у Михаила Дмитриевича были "удивительно здоровые".
М. Д. Скобелев никак не заботился о своем здоровье. Более того, "возбуждение и расстройство нервной системы, которые остаются после войн у каждого, даже далеко не так тонко организованного человека, как Скобелев, он хотел победить постоянными переездами, работою, речами и кутежами". Но этим Михаил Дмитриевич только еще больше изнурял свой организм. Как-то О. Ф. Гейфельдер, занявшийся было лечением Скобелева не выдержал:"Кто достиг 40 лет и еще не знает что переносит его организм и что ему вредно, тому нельзя помочь." На что тот ответил: "Это самое говорил императору Вильгельму его лейб-медик доктор Лауэр, только он говорил о 80 летах, а вы о 40!" Часто случалось так, что Скобелев (по его собственному выражению, "такая обезьяна") "ел и пил все, что ... запретили".
М. Д. Скобелев постоянно страдал жаждой и пил "много сельтерской и содовой воды, лимонад и предпочитал шампанское всем другим напиткам". Он сам подтверждал, что "прежде иногда крепко кутил", но в зрелые годы "к водке не прикасался и пил вино весьма умеренно", "но шампанское очень любил, пожалуй, даже слишком ... ".
По привычкам Михаил Дмитриевич Скобелев был эстет: он не курил, ненавидел карточную игру. Как свидетельствуют хорошо знавшие его люди, "относительно одежды, белья и тела он соблюдал чрезвычайную чистоту и опрятность".
М. Д. Скобелев был, по выражению О. Ф. Гейфельдера, "слишком умен и хорошо образован". Он "с проницательностью ... схватывал всякий новый, даже до тех пор чуждый ему вопрос". Михаил Дмитриевич очень много занимался, читал, еще больше писал ("не совсем кругло и складно, но весьма убедительно"). Скобелев великолепно владел французским, немецким и английским языками и прекрасно знал литературу этих стран, особенно - военную: например, во время Шипко-Шейновского сражения он "цитировал что-то из Наполеона", а, будучи в Средней Азии, Скобелев выписывал 15 журналов и газет на русском, немецком, английском и французском языках.
В жизни Михаил Дмитриевич был очень нервным и чрезвычайно восприимчивым человеком. Его руки постоянно что-то вертели, говоря что-то, он не сидел на месте и беспрестанно ходил из угла в угол. Когда же Скобелев нервничал или сердился, он метался, словно тигр в клетке. Михаил Дмитриевич очень чутко и как-то слишком остро воспринимал изменения в привычной для него обстановке и всегда опасался совершить ошибку и быть преданным после этого позору. Кроме того, Скобелев был суеверным человеком и часто принимал желаемое за действительное.
Несмотря на всю нервозность и восприимчивость, Михаил Дмитриевич умел, когда это было просто жизненно необходимо, контролировать себя. Например, перед боем, когда, кажется нервное напряжение достигает предела, Скобелев "храпел тем богатырским сном, который всегда так подкреплял его перед серьезным делом"; зная Михаила Дмитриевича как нервного и восприимчивого человека, его друзья не могли "понять этой способности засыпать именно тогда, когда нужно".
Наверно, Скобелева спасало то, что " у него была такая эластичная натура, что от всех впечатлений он весьма быстро поправлялся". Но последействие этих впечатлений и проявления его эмоций были очень сильны и почти неуправляемы.
Горячность и вспыльчивость Михаила Дмитриевича едва можно было умерить. Нередко случалось, что Скобелев "страшно сердился, грозил, что перепорет их всех, рвался в дверь, ... он непременно кого-нибудь побил бы и, вообще, натворил бы того, о чем сам бы потом сожалел".
Хотя М. Д. Скобелев в большинстве случаев вежливо и корректно обходился с сослуживцами, иногда его гнев обращался и на них. В 1878 г. во время Шипко-Шейновского сражения генерал Столетов, подошедший к генералу Скобелеву с каким-то замечанием ("Скобелев, впрочем, ... всегда был не прочь принять совет, если находил его разумным, откуда бы он ни был."), услышал от него вместо ответа:"подите прочь от меня!"; вскоре, правда, "превосходительства" помирились. В конце русско-турецкой войны 1877-1878 гг. Михаил Дмитриевич "велел переменить заключительную фразу записки, посланной начальнику кавалерии генералу Дохтурову, написанную в смысле действовать решительнее", потому что, по словам Скобелева:"Это старый генерал, ... я не могу так писать ему."
По отношению к поверженному противнику Михаил Дмитриевич также вел себя достойно. После разгрома укрепленного турецкого лагеря под Шипкой-Шейновым, когда неприятель выкинул белый флаг, М. Д. Скобелев сам поехал к командующему турецкой армией Вессель-паше, чтобы принять капитуляцию. В своих воспоминаниях В. В. Верещагин описывает эту сцену так:"Еще более нахмуренный двинулся Вессель-паша, за ним паши и все офицеры.
Михаил Дмитриевич начал говорить очень любезно, попробовал, для позолоты пилюли, хвалить храбрость его войск, но ни одна морщина не разгладилась на челе побежденного воина; он молчал и злобно глядел на Скобелева; также неприветливо смотрели и все офицеры. Тогда Скобелев переменил тон разговора.
...
Скобелев резко обратился к Весселю, все еще имевшему сердитую гримасу на лице.
- Сдается ли Шипка?
- Этого я не знаю!
- Как не знаете? да ведь вы главнокомандующий!
- Да! Я главнокомандующий, но не знаю, послушают ли они меня.
- А если так, то я сейчас же атакую Шипку, - и, чтобы под твердить угрозу делом, он приказал двинуть по направлению к перевалу резервную бригаду, Суздальский и Владимирский полки." Последняя мера возымела действие, турки полностью прекратили сопротивление.
Отношения же Михаила Дмитриевича с нижними чинами из его ближайшего окружения складывались довольно странно. "... казаки и вообще нижние чины кругом Скобелева были такая вольница, что ни мало не заботились о нем," и исполняли приказания только "когда, теряя терпение, он пускал в ход брань и угрозы", которые, в отличие от Скобелева-старшего, "не всегда оставались только угрозами, случалось, переходили в дело: С. (т. е. М. Д. Скобелев) давал иногда страшные затрещины". Скобелевскому "денщику Курковскому за грубость ординарцу Х. было в Плевне всыпано столько горячих, что несколько дней он, буквально, едва бродил", но Скобелев мог себе позволить, "сейчас же вслед за экзекуциею, начать снова заигрывать со своим драбантом (имеется в виду денщик Курковский), принимавшим, однако, тогда шутки патрона очень мрачно, сдержанно." Позже, при переходе через Балканы, во время ночевки в деревне Иметли Михаил Дмитриевич, вернувшись с передовых позиций очень нервный и усталый, наткнулся в темноте на своего денщика и "ударил его так сильно, что тот с ног слетел", однако, заметив, что невольным свидетелем этой сцены стал В. В. Верещагин, М. Д. Скобелев тут же ласково обратился к казаку, извиняясь.
Эмоциям Скобелева находился выход во время сражений. Упоение боя, уже идущего или только приближающегося, мгновенно завладевала Михаилом Дмитриевичем – так, что краска бросалась ему в лицо. "В деле" Михаил Дмитриевич забывал обо всем. В Кокандской кампании, как вспоминает художник В. В. Верещагин, участник и очевидец тех событий, "Скобелев ... поспевал всюду и рубил, рубил, рубил с азартом, с упоением, рубил без устали, без конца...". Под Шипкой-Шейновым, напутствуя идущие в бой части, Михаил Дмитриевич сказал, обращаясь к солдатам: "С Богом, братцы, да пленных не брать!"; и, хотя на следующий день он не мог вспомнить об этой фразе, которая, возможно, просто сорвалась у него с языка, туркам из-за произнесенных Скобелевым слов "не поздоровилось".
Близкие к М. Д. Скобелеву люди не раз удивлялись тому, как Белый генерал держал себя под неприятельским огнем. Обычно на поле боя его видели "в сюртуке и пальто нараспашку, как он, широко расставив ноги,- сабля, отброшенная наотмах,- следит в бинокль за ходом битвы. По временам, не переменяя позы, отдает приказания или, когда делается очень жарко, т.-е. (так в тексте) по нему начинают крепко стрелять, снова посылает "к черту" жмущихся в кучку казаков с лошадьми; значок крепко привлекает выстрелы - и значок послан "к черту"."
Умение держать себя под пулями Михаил Дмитриевич демонстрировал еще во время первого своего пребывания в Туркестане, когда он на случившейся тогда дуэли "держался с большим достоинством, ранил одного противника ... , а другой пожал Скобелеву после поединка руку".
Михаил Дмитриевич всегда был в самом пекле, и лошади под ним не могли служить долго, т. к. он ни единым движение не позволял себе укрыться от неприятельского огня. В. В. Верещагин, бывший со Скобелевым во время перехода через Балканы, вспоминает, что после боя под Шипкой-Шейновым Михаил Дмитриевич "уверял ... , что он был умница, держался вне огня, но, очевидно, это надобно понимать относительно: нас просто обсыпало гранатами. Турки стреляли сначала по резервами, но потом заметили нашу группу, и с полдюжины гранат ударилось так близко от Скобелева, что он потерял терпение и сердито закричал на столпившихся около него казаков с лошадьми:
- Да разойдитесь вы, черт бы вас побрал, перебьют вас всех, дураков!"
Про Михаила Дмитриевича говорили, что он ничего не боится, но он сам отнюдь не был согласен с этим:"... меня считают храбрецом и думают, что я ничего не боюсь, но я признаюсь, что я трус. Каждый раз, что начинается перестрелка и я иду в огонь, я говорю себе, что в этот раз, верно, худо кончится ... Когда на Зеленых горах меня задела пуля и я упал, моя первая мысль была:"ну, брат, твоя песня спета!",- а такое внешнее пренебрежение опасностью было рождено тем, что М. Д. Скобелев "взял себе за правило никогда не кланяться под огнем", и следовал этому правилу всегда. Некоторые ставили последнее в упрек М. Д. Скобелеву. В. В. Верещагин по этому поводу в своих воспоминаниях пишет:"Никогда (подчеркнуто Верещагиным) не рисковал Скобелев жизнью попусту, всегда (подчеркнуто Верещагиным) он показывал пример бесстрашия и презрения к жизни, и пример этот никогда не пропадал даром: одних он приводил в совесть, других учил, увлекал, перерождал!"
Здесь необходимо отметить, что М. Д. Скобелев легко относился к боевым потерям в личном составе. Возможно, что эта черта Михаила Дмитриевича связана и с безоглядной храбростью самого Скобелева, и с нетерпимым отношением к лицам, не проявлявшим должной, как представлялось ему, отваги. "Скобелев не щадил трусов вообще": под Плевной Михаил Дмитриевич заставил одного полковника, несмотря на то, что тот жаловался на нездоровье, идти в атаку впереди полка. Бездельники, визитеры "от нечего делать", праздношатающиеся высокопоставленные особы так же всегда действовали М. Д. Скобелеву на нервы.
На поле боя Михаил Дмитриевич был артистом, виртуозом, профессионалом, но он "понятия не имел о тонкостях разводов и парадных учений, и, ... старался подучиться, куда надобно встать, как командовать, и т. п.". М. Д. Скобелев всегда имел "жалостливую физиономию, когда ему приходилось встречать высокопоставленных лиц; очевидно, ему было очень тяжело в это время, он мучился о том, что ему скажут, как его примут"; перед высокими чинами Белый генерал всегда терялся.
Не мог найти себя Михаил Дмитриевич и в отношениях с прекрасным полом: в 1877 г. в Бухаресте "встречным барыням, особенно хорошеньким, он показывал язык!", но, в другое время, как "ярый поклонник женской красоты, он так и впивался глазами в красавиц". Возможно, из-за сложности и противоречивости его характера и, наверно, полной самоотдаче своему делу брак Скобелева с княжной Гагариной оказался неудачным, он жил отдельно от жены и в конце концов развелся с нею. Потом Михаил Дмитриевич стремился к семейной жизни, но она у него не ладилась. Перед самой своей безвременной кончиной Скобелев хотел жениться вновь.
За свою короткую жизнь Михаил Дмитриевич Скобелев успел нажить себе великое множество врагов на родине и за ее пределами, причем он сам неоднократно подчеркивал это. Как отмечают очевидцы, перед отъездом (как оказалось - последним) в Москву Михаила Дмитриевича не оставляло предчувствие близкой кончины. Согласно одной из версий о причине скоропостижной смерти Скобелева, он был отравлен агентами спецслужб одной из европейских держав (вернее всего - Германии), или же это были происки придворных кругов. Основанием для такого предположения служит сильное изменение внешнего облика покойного после кончины, поразившее всех и описанное В. И. Немировичем-Данченко:"На желтом, страшно желтом лице Скобелева проступали синие пятна... Губы слиплись, слились... Глаза ввалились... И весь он как-то ввалился..."
Вместе с вестью о безвременной кончине Белого генерала стали распространяться всевозможные слухи о смерти Михаила Дмитриевича, причем цензура не пропускала подробную информацию в печать.
Похороны народного героя, знаменитого Белого генерала вылились в грандиозную манифестацию.
28 июня 1882 г. в главном соборе столицы – Исакиевском состоялась торжественная панихида по Михаилу Дмитриевичу.
Император Александр III послал сестре М. Д. Скобелева Надежде Дмитриевне, тогда уже княгине Белосельской-Белозерской, телеграмму:"Страшно поражен и огорчен внезапною смертью вашего брата. Потеря для русской армии трудно заменимая и, конечно, всеми истинно военными сильно оплакиваемая. Грустно, очень грустно терять столь полезных и преданных своему делу деятелей."
Журнал "Наблюдатель", отмечая и заслуги Скобелева, и его рискованные поступки, писал о Михаиле Дмитриевиче вскоре после его смерти:"У этого человека была живая душа, были благородные чувства, широкие замыслы, сильный характер, энергия в деятельности, неутомимость в преследовании цели, готовность служить идее до последнего вздоха, у него было обаяние личности, у него была популярность имени, которая, по замечанию его врагов, стоила России трехсоттысячной армии; к нему была обращена любовь народа, отличавшего его среди всех современных деятелей, как наибольшего выразителя своего духа, и питавшего к нему безграничное доверие;- кто может заменить России такую богатырскую силу, когда для нее придет час испытания? Где мы возьмем другого Скобелева?"
Журнал "Русская старина" посвятил М. Д. Скобелеву такие слова:"Генерал Скобелев принадлежит к светлым личностям прошлого царствования; несомненно, что он обладал не только дарованием великого полководца, но и умом государственного деятеля. Человек всесторонне образованный, начитанный, продолжавший постоянно следить за ходом европейской мысли во всех ее проявлениях, он своим орлиным взором обнимал прошедшие и грядущие судьбы своего отечества, чтобы вывести наставления для настоящего и обрести утешение в печалях дня."
Журнал "Отечественные записки", оговорившись:"Мы не принадлежим ... к числу поклонников Скобелева и его военных планов...", писали:"Скобелев - это какая-то в высшей степени непосредственная и в то же время что-то таившая в себе натура, натура недовольная и несчастная, при всем виденном счастии, натура отчасти романтическая и склонная к мистицизму, ... натура то разочарованная и не ставившая жизнь ни в копейку, то думавшая о будущем счастии и даже собиравшаяся помогать мужику, то тяготевшая к Москве, то говорившая о независимости и свободе народов. ... Кажется, что по природе он был одним из тех нетерпеливых людей, которые, настрадавшись и не видя исхода, начинают нетерпеливо рвать запутанный клубок жизни. ... Видно было, что он шел и говорил как-то непроизвольно, точно не сам собою, а как будто кто-то его толкал сзади, кто - неизвестно: фатум, обстоятельства, или чья-то невидимая рука ... . - Что Скобелев был воплощением не одних только личных желаний и стремлений - это весьма вероятно, но был ли он воплощением именно народного духа и стремлений, а не духа и стремлений только какой-нибудь части общества - это еще вопрос."
Смерть Михаила Дмитриевича Скобелева нашла отклик и за пределами России. В. И. Немирович-Данченко отмечает в своих воспоминаниях:"Когда прошел первый восторг, вызванный смертью Скобелева, они сейчас же отвели надлежащее место, причислив М. Д. (так в тексте) к первым полководцам последнего времени. Военные журналы дали добросовестную оценку "врагу Германии", а один авторитет прусской военной науки прямо заявил, что смерть Скобелева равняется для немцев выигранной кампании (!). "международный резонанс, и с ним вынуждены были считаться не только Романовы, но и главы великих европейских держав.
Михаил Дмитриевич Скобелев, его подвиги и дела оставили глубокий след в народной памяти. "Народ не может скоро расстаться со своими любимыми героями, вождями-защитниками. Он верит в их бессмертие,"- писал по этому поводу журнал "Исторический вестник".
